https://fantlab.org/edition100019

Локальный апокалипсис по-киевски.

Всегда испытываешь какой-то трепет, когда держишь в руках рукопись (тем больше — когда ее листаешь или читаешь). Книгу молодого киевского фантаста Тимура Литовченко читал почти в рукописи. В рукописи еще и потому, что вышла она тиражом аж в 150 (!) экземпляров — факт, который, впрочем, ныне вряд ли кого удивит, учитывая общее культурное затруднение, — да еще как приложение к газете «Русское собрание», что , конечно, не дает ему хоть среднее число читателей. К сожалению, ведь книга могла бы стать интересным и поучительным примером: она сама построена на страшном примере нашей истории. Ходит о трагедии Бабьего Яра. Но не о той, которой 2-я Мировая насчитывает десятки, а о другой «коммунистической», которая произошла в мирное время, весной 1961 года, и которую упорно умалчивали, забывая о том, что количество жертв ее до сих пор катастрофам мирового масштаба. Хотя, как отмечает автор, "цифра погибших, конечно, никогда не называлась", она была однозначно велика, потому что, как и каждая катастрофа, и на этот раз она заскочила человечество врасплох, скорее часть человечества под названием "Киев". Героев полной метаморфоз повести "До коммунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать" часто не так просто узнать. Прежде всего потому, что выводит их возбужденное сознание автора рассказа — девушки по имени Светлана, которая изредка превращается в Юру, субъекта действия. Справедливости ради отметим, что появление последней, сам мотив преобразования, реинкарнации воспринимается в известной степени как некий романтический фрагмент, вытащил из какой-то новеллы немца Гофмана. В конце концов, саму повесть яснит отрывочная (читай: дискретная) струя рассказа. То, встретившись на том свете, так же как герои самого громкого из романов Салмана Рушди, (их живьем похоронил безудержный грязевой поток, сорвавшийся с Бабьего Яра), они слушают старенькую хриплую гитару, то, , похожие на каких-то Орфея и Эвридику – теней подземного царства: "а лунное сияние все крутило их вверху над землей и несло вперед". Вдохновенными героями Марка Шагала души погребенных героев, у которых вообще нет национальностей — они таки уже безжизненные души! — наведываются к Куренивскому кладбищу, к родительскому дому, возвращают назад, размышляя над непростой судьбой добра и зла. И, хотя порой фантастически-бытовая повесть неоправданно граничит с триллером (такого типа эпизод на Байковом кладбище, когда девушке кажется, что скульптурный надгробие вдруг оживает), однако в общем манера, в которой она написана, привлекательна, жива и издает к психологическим нюансам, к “фотографичности” изображения. Можно говорить о стойком балансе между сюжетным началом и психологическим началом, которое выражается в воссоздании душевного состояния героев в тот или иной момент; здесь, конечно, писателю не избежать компромиссов, как когда сон, головокружение вдруг накатывается на девушку прямо на кладбище, и прерванная нить связывается снова...

“Чтобы интересоваться прошлым, нужно переживать сердцем. То прошлое, которым его восстанавливаешь с помощью ума, мертвое прошлое», — вторя древним, справедливо заметил кто-то из французов. Выводя конкретную беду, повесть одновременно создает абстрактный, митический хронотоп катастрофы, которая может произойти только в обществе "без своих корней", поэтому прошлое Тимура Литовченко — живое, потому что пережитое сердцем, — действительно поражает и трогает, а что это как не писателю, когда произведения его перечитывают каждый раз с неослабевающим утешением?

Игорь АНДРУЩЕНКО

(Источник: "Украинский язык и литература", №11 (27), 1997. с.8.)